Валерий Цикалов
ИГРА СО СЛЕПЫМ
Действующие лица:
Валентин Сергеевич.
Ирина.
Вадим.
Однокомнатная квартира. Ее можно было бы назвать стандартной, если бы не явные перестройки. Например, из кухни ведут ступеньки вниз в комнату. Странная подсветка стен, из-за чего кажется, что они светятся изнутри.
В квартире Вадим и Ирина. Вадим - мужчина 40 лет. Ирина симпатичная женщина, чуть-чуть полнеющая, в несколько экстравагантном костюме для дома (длинное черное платье с вызывающим вырезом сбоку и шикарным декольте).
Вадим сидит на кухне, Ирина где-то в комнате.
Вадим. М-м-м. (Читает, кашляет.) "Коллектив губит личность, но партнерство ее раскрывает. Супруги, к сожалению, как правило, только в конце жизни понимают, что они партнеры на данное Богом им совместное время. Женщины чаще, чем мужчины, понимают это (к сожалению) только после смерти мужа. Или не понимают никогда. Партнерство в браке это высший нравственный союз двух порядочных людей. Порядочных!!! А иначе это нравственный вампиризм, т. к. во всех жизненных обстоятельствах непорядочный человек всегда будет рассчитывать на благородство более порядочного и всегда побеждать его волю. Все просто, но вместе с тем, печально. Эта почти банальная мысль касается всех областей нашего бытия от политики до кухни".
Входит Ирина.
Ирина. Читайте, читайте... Не отвлекайтесь.
Вадим. Интересно. (Читает.) "Стараюсь писать, придерживаясь хоть какой-то логики, иначе будут одни эмоции... Бытия от политики до кухни. Женщина, хотя бы раз испытав наслаждение от нравственного насилия над мужчиной, обязательно повторит его еще раз, пусть даже на бессознательном уровне. Допустив в свою душу подобного дьявола, вскоре она делает это своим мировоззрением. Как итог, обычно одинокая старость и вроде бы беспричинная злость на несовершенство этого мира (реже, позднее раскаяние и просветление). Избежать этого можно, вспомнив свое "предназначение" и прочитав внимательно хотя бы Новый Завет. Все вы от ребра Адама. (В сторону.) Это уже Ветхий Завет. И это нужно усвоить с благодарностью. Это труд, а труд, как известно, и есть труд, и требует некоторых усилий".
Ирина. Господи, вы же без тапочек. Читайте!
Вадим. Не беспокойтесь. (Читает, кашляет.) "Созидательный труд в радость! Это тоже надо бы понять, так созидайте, дорогие мои! Как? Объясняю. Вы из нашего ребра, но как ребро вы имеете огромное духовное начало. Иякакими мы становимся в реальности, это уже вы. Иначе говоря, чем талантливее скульптор, тем гениальнее его произведение. А кому не хочется оставить свой след в веках? То-то! Да простится мне мой несколько назидательный тон. Хочется иногда хотя бы самому себе казаться умным. Слабость, что поделаешь".
Ирина вносит тапочки, бережно ставит около его ног.
Садится напротив.
Вадим (читает). "Женщина не может простить мужчине самое главное его божественное начало. Он (мужчина) в конечном итоге ответственен перед Богом за свою супругу и вообще за женщин. И тут возникает вопрос. А кто же тогда я? Я женщина? Отсюда бунт и чрезмерная гордыня. Конфликт с Богом, а, значит, и с собой. Редкая женщина в силах понять это и оценить все по достоинству. Достоинство своего места в жизни и любви..."
Ирина. Я правда вам так сильно нравлюсь?
Вадим. Правда. (Читает.) "И редкий мужчина живет с обязательствами перед Богом за женщину. Так они в конфликте и пребывают. Ходят, да не видят. Думают, да не понимают. А время идет, и Земля наша все наматывает свои витки, и одно поколение сменяет другое в поисках смысла, смысла общего существования".
Ирина. Надо же. Три месяца просидеть на лавочке... читайте, читайте. Вас уже знают все соседи (смеется).
Вадим (читает). "И мужество для мужчины понять и принять такую вот вещь, что твои грехи это твои грехи, а ее грехи это тоже твои грехи. И вроде бы ты в них не виноват, и гордость твоя не позволяет так просто принять эту мысль, но... все же это, наверное, так... как это ни печально". Здесь все, а что это?
Ирина. Что? Это его последние строчки. Он вел дневник, а я и не знала. Теперь вы понимаете?
Вадим. Что?
Ирина. Что? Как же... мне нелегко после смерти такого... такого человека решиться даже на легкий флирт.
Вадим. Извините, я пойду...
Ирина. Ну, что вы! Я сказала, что... в общем-то, вы мне симпатичны, хотя я вас даже не знаю, но три месяца под моим окном для современного мужчины это поступок. Вот (ставит свечи). Так лучше. Сейчас будет готова трава, это прекрасный сбор. Вашу простуду мы вмиг вылечим.
Вадим. Это нехорошо, что я читал его дневник.
Ирина. Почему? Я думаю, ему бы понравилось. Пейте. (Дает кружку с настоем трав.)
Вадим. Наверное, это бестактно, но отчего он умер?
Ирина. Умер? Ах, да! От переживаний, то есть от сердечного приступа. Знаете, умер с томиком стихов в руках. Опять же несовременно. Сегодня ровно три года. (Пододвигает к нему пепельницу.) Курите.
Вадим. Я действительно хочу курить.
Ирина. Дайте градусник. Вы пьете?
Вадим. Не то, чтобы пью. Иногда.
Ирина. Вас ждет сюрприз, потом. Вот, температуры почти нет. Значит, можно.
Вадим. Что можно?
Ирина. А потом, после первой процедуры, вы выпьете водки, вернее, это чесночная настойка, ему очень помогала.
Вадим. Мне кажется, мне пора домой.
Ирина. Вас кто-то ждет?
Вадим. Нет, я же вам говорил.
Ирина. Я вас никуда не пущу. К тому же, в том, что вы простыли, отчасти виновата я. Идите сюда.
Спускаются вниз по ступенькам, входят в комнату.
Вот, видите ту дверь?
Вадим. Да, а что это за дверь?
Ирина. Откройте. (Подходит к шкафу, берет простыню.)
Вадим открывает дверь.
Вадим. Это же, это же... ну да, баня?!
Ирина. Баня. Он очень любил баню и поэтому отвоевал у пространства квартиры метры и создал вот это...
Вадим. Замечательно!
Ирина. Вы тоже любите баню?
Вадим. Да, но редко удается.
Ирина. Вот вам чистая простыня и марш потеть. Потом ужин и сон. Согласны?
Вадим. Было бы смешно, если бы я отказался.
Ирина уходит на кухню, Вадим раздевается, прикрывшись простынею, входит в баню. Звучит легкая музыка. Вадим поднимается на несколько ступенек вверх, садится на лавочку. Некоторое время осматривается, затем берет ковш и идет к каменке вниз.
Валентин Сергеевич. Очень полезно с мятой. Не пугайтесь. Ой! Только без этих театральных жестов. Не стучите, никто не услышит.
Вадим смотрит наверх. На лавочке сидит мужчина, тоже закутанный в простыню, с томиком стихов.
Валентин Сергеевич. Не кричите, это же бесполезно. Успокойтесь.
Вадим. Я... Я... Вы...
Валентин Сергеевич. Господи. Вы же голый, что на вас грабить?
Вадим. Вы... Почему?
Валентин Сергеевич. Господи, да никаких сексуальных домогательств. Я муж! Понимаете, муж!
Вадим. Чей?
Валентин Сергеевич. Ирины... Естественно, умер, естественной смертью. С каждым может случиться. Да прекратите бледнеть, поднимайтесь наверх. Да поднимайтесь, поговорим. В самом деле, не съем я вас. Вам нравится? Я очень любил... Это редкое место, где я действительно любил бывать. Не пугайтесь.
Вадим. Собственно, вы...
Валентин Сергеевич. Я муж. Конечно, бывший, ныне умерший. Ну, чтобы совсем было ясно фантом, привидение. Сядьте. Успокойтесь. Мне очень понятна ваша реакция.
Вадим (убеждая себя). Это трава. Она ведьма. Опоила, и у меня начались галлюцинации. Ясно.
Валентин Сергеевич. Если вас это успокоит, то пусть будет так.
Вадим. Что вы хотите сказать этим "пусть будет так"? Что?
Валентин Сергеевич. Сядьте. Вы же просвещенный человек, ведь давно доказано, что что-то такое есть. Вот я и есть что-то такое.
Вадим. Но...
Валентин Сергеевич. Почему это именно с вами? Этот вопрос задают обычно практически все... Да сядьте вы. Давайте побеседуем, как старые друзья. Вы же любите баню? Ну, так в чем же дело? Баня располагает к откровенности. Не правда ли?
Вадим. Возможно...
Валентин Сергеевич. Ну вот, вы уже почти успокоились.
Вадим. Знаете, все-таки...
Валентин Сергеевич. Я вас хорошо понимаю. Нет, правда. Я действительно существую. Вот, смотрите. Вы потеете, а я нет... не могу. И вообще, у меня теперь всегда одинаковая температура. Хотите потрогать?
Вадим. Нет!
Валентин Сергеевич. Хорошо, хорошо... Как вам музыка, не мешает?
Вадим. Гершвин?
Валентин Сергеевич. Понял... А Моцарт?
Одна мелодия сменяет другую.
Вадим. Знаете. Я не к тому. То, что я с вами разговариваю, это уже...
Валентин Сергеевич. Господи, я не знал, что с вами будет так трудно. Вы же художник. Где ваше воображение?
Вадим. Я, знаете ли, художник-оформитель. А там не очень-то нужно развитое воображение.
Валентин Сергеевич. Ну, это как сказать. И вообще, вы принижаете себя... Нет, нет, вы точно явно себя недолюбливаете. Не спорьте.
Вадим. Ну ладно, я не знаю, что вы такое. По-моему, вас нужно воспринимать... В общем, вы есть, и с этим ничего не поделаешь.
Валентин Сергеевич. Ну вот, уже лучше.
Мелодия меняется.
А как вам эта?
Вадим. Ничего.
Валентин Сергеевич. Вам лучше?
Вадим. Да как сказать... Вообще-то, ничего. (Молчат.) Аявы действительно не потеете?
Валентин Сергеевич. Как вам моя бывшая жена?
Вадим. Это вам зачем? Вы что, пришли мстить?
Валентин Сергеевич. Боже упаси! Я вам повода не давал.
Вадим. А кто вас знает. С людьми-то и то не всегда все ясно, а тут вы...
Валентин Сергеевич. Осторожно, только без оскорблений... Это позволит нам избегнуть никому не нужного конфликта.
Вадим. Знаете, вас трудно как-нибудь назвать.
Валентин Сергеевич. Зовите меня... ну, скажем, Валентином Сергеевичем, или Валей.
Вадим. Вадим. (Хочет протянуть руку, но тут же отдергивает.)
Валентин Сергеевич. Я спросил, как вам Ирина, Вадик?
Вадим. Да как вам сказать... Симпатичная...
Валентин Сергеевич. Присмотритесь получше, она... она неплохая женщина. Нужно немного поддать. Это с мятой. (Плещет ковшом на каменку. Клубы дыма.)
Утро. Кухня. На раскладной кровати лежит Вадим. Он открывает глаза, некоторое время пытается понять, где он. Встает, смотрит на часы, затем быстро берет фотоаппарат из сумки, стоящей рядом. Подходит к окну, какое-то мгновение ждет, а затем несколько раз фотографирует. Подходит к столу, берет ключи, кладет их назад. Входит Валентин Сергеевич.
Валентин Сергеевич. Доброе утро! Да не вздрагивайте вы так, мне даже страшно. Научитесь воспринимать жизнь такой, какая она есть. А у меня омлет уже готов. Ирина убежала на работу. Записка вам на столе. Кофе? Сколько ни старался, готовить ее так и не научил. Нет, нет, блюда без особых изысков у нее очень даже получаются недурно, а вот что посложнее, это уже нет. Да вы и не любите изыски. Садитесь завтракать. Икра, масло... Кофе, как вы любите?
Вадим. Значит, галлюцинации продолжаются.
Валентин Сергеевич. Да бросьте вы. Я есть! Вот он я.
Вадим. Что вам от меня надо?
Валентин Сергеевич. Надо? Надо. Все не так просто, Вадим... Юрьевич. Не так просто...
Вадим. Вы думаете, что я вот так просто могу сесть за стол и спокойно завтракать?
Валентин Сергеевич. Уйти вы все равно не сможете, несмотря на ключи.
Вадим хватает ключи и бросается к входной двери, затем возвращается назад. Хватает Валентина Сергеевича и тут же отдергивает руку.
Валентин Сергеевич. Я же говорил. Температура у меня несколько другая.
Вадим. Насилие? А зачем? Почему?
Валентин Сергеевич. Садитесь завтракать. Я вам кое-что почитаю.
Звучит музыка.
Ах, да... Вам не нравится Гершвин.
Вадим. Оставьте, только потише. Не отравите?
Валентин Сергеевич. Шутка очень средняя, но, учитывая необычность ситуации, сойдет на четыре балла.
Вадим. По какой шкале? Вкусно. Читайте.
Валентин Сергеевич. "На лугу стояли голубые глаза, разглядывая мои босые ноги. Потом они сказали: "Пошли играть", засмеялись и побежали по дороге".
Вадим. Это что, ваши опусы?
Валентин Сергеевич. Нет, не мои, ее. Дело в том, что способность любить явление редкое, как талант. Так вот этот талант у нее есть.
Вадим. И что? Ну, есть...
Валентин Сергеевич. А то, что это написала девочка. Маленькая девочка.
Вадим. Я что (достает носовой платок) заложник? Дети, они во всем талантливы.
Валентин Сергеевич. И беззащитны. И что заложено в человеке с детства...
Вадим. Понятно. Хотя совсем непонятно. Что я должен делать?
Валентин Сергеевич. Ничего. Для начала мы приготовим ужин. Вы умеете готовить? Я вас научу... а вечером вы сыграете с ней в карты.
Вадим. Во что?
Валентин Сергеевич. В карты. В тысячу. Вы умеете играть в тысячу?
Вадим. В тысячу играют втроем.
Валентин Сергеевич. Значит, умеете. Можно и вдвоем, только со слепым.
Вадим. Я еще умею кроссворды разгадывать, играть в баскетбол, в шахматы.
Валентин Сергеевич. В шахматы. Это хорошо, только после карт, и постарайтесь выиграть. Она не любит слабых игроков. Оденьте передник.
Вадим. Передник?
Валентин Сергеевич. Подождите с передником. Вы танцуете?
Вадим. Что?
Валентин Сергеевич. Что? Ну, к примеру, вальс.
Вадим. На выпускном вечере в школе, насколько я помню, в последний раз. Да и то после бутылки портвейна.
Валентин Сергеевич (включает магнитофон, звучит мелодия вальса). Портвейна нет. Придется так, я за женщину.
Вадим. Вы что, серьезно?
Валентин Сергеевич. Как никогда, только вам должно быть неприятно из-за температуры моего нынешнего тела, но что делать. Поэтому танцевать будем на расстоянии.
Вадим. Нет, нет, бросьте... да не буду я.
Валентин Сергеевич. Вы что же, не можете доставить даме такое невинное развлечение? Я был о вас лучшего мнения. И потом, занятия в школе еще не закончились, а погода очень отвратительная. Ну, решайтесь.
Вадим (чихает). Черт с вами! А вы, случайно, не того?
Танцуют.
Валентин Сергеевич. Да что вы, гетеросексуал, натуральный. Вот: раз, два, три, раз, два, три. Легче, легче.
Вадим. Голова кружится.
Валентин Сергеевич. Это ничего. Выберите одну точку, ну вот, хотя бы мой портрет и смотрите на него. Вот так. Да у вас прекрасно получается.
Вадим. Все. Все. Хватит, я болен, устал.
Валентин Сергеевич. Хорошо, для первого раза очень хорошо. Так, передник, пожалуй, не одевайте. Сидите и смотрите внимательно.
Вадим. Хичкок какой-то.
Валентин Сергеевич. Хичкок сказочник, а это реальность. Она очень любит мясо по-французски, вы не против? Я вас сейчас научу.
Вадим. А кем вы были, ну, до того, в реальной жизни?
Валентин Сергеевич (открывает холодильник). Министром культуры, правда, недолго.
Затемнение.
Вечер того же дня. На столе свечи в подсвечнике, бутылка шампанского. Ирина в вечернем платье, но уже другого цвета и покроя. Играют в карты.
Ирина. Выпейте настойки. Нет, сейчас слепой. Взял. Опять его ход.
Вадим. Мудро. А мы вот так.
Ирина. Еще немного и вы здоровы, сейчас доиграем и в баню.
Вадим. Нет!
Ирина. Что с вами? Нет так нет.
Вадим (выпивает настойку). Ваша взяла... Скажите, а вы ничего такого не замечали необычного в вашей квартире?
Ирина. Необычного? Да, немного эклектично, но на работе я устаю от правильных форм, и хочется чего-то неясного. Вы взяли.
Вадим. Да-а-а? Вы конструктор.
Ирина. Угу. Мебели. Вернее, хозяйка мебельного салона.
Вадим. Вы были счастливы?
Ирина. 10 лет я была его женщиной для презентаций. И знаете, как ни странно, мне это нравилось. Счастлива? Сейчас понимаю, что да. Только вот он, наверное, нет. Меня все осуждают, я ведь не была даже на похоронах. Мне казалось, что если я не увижу его в гробу, то, возможно, он вернется. Я понимаю, наивно, и вообще.
Вадим. Марьяж!
Ирина (бросает карты). Вы выиграли. Вы хорошо играете, хотя в этой игре очень часто все решает случай.
Вадим. Вы расстроены! Хотите, сыграем в шахматы.
Ирина. Что? Терпеть не могу шахматы! К тому же, играть с мужчиной в шахматы это значит заранее подвергнуть себя унижению.
Вадим. Извините... Я думал... (Подходит к магнитофону, включает. Звучит мелодия вальса. Ирина внимательно смотрит на Вадима.) Разрешите.
Ирина. Пожалуйста.
Танцуют.
С вами легко. Почему вы все время смотрите на портрет?
Вадим. Это чтобы голова не кружилась.
Ирина. Извините, я совсем забыла, вы же нездоровы.
Вадим. Что вы, я могу еще.
Ирина. Нет, хватит. Правда, мне было хорошо. Откройте шампанское.
Вадим. Скажите, а вы от меня ничего не скрываете?
Ирина. Спасибо, что спросили, а я бы не решилась. (Открывает дверцу бара и достает конверт с фотографиями.) Вот, у вас выпало, и я невольно их увидела. Что это? Это, я так понимаю, школа около нашего дома. Снимки сделаны от нашего подъезда. Я имею в виду ракурс. Да? Кто эта девушка? Очень симпатичная.
Вадим. Это моя дочь.
Ирина. Дочь? Так, значит, вы из-за нее несколько месяцев подряд...
Вадим. Подождите, подождите делать какие-либо выводы. Я постараюсь все объяснить.
Ирина. А стоит ли?
Вадим. Не знаю. Наверное, все-таки стоит.
Ирина. Когда я подобрала вас мокрого под дождем, чихающего, кашляющего... Извините. (Берет салфетку со стола.) Налейте мне шампанского. Простите, терять своего единственного поклонника нелегко.
Вадим. Нет, вы не так поняли. Вы мне нравитесь... сейчас уже больше. Господи, что я несу... тогда тоже, но...
Ирина. Вы не волнуйтесь. (Берет фото.) Надо же, у вас такая большая дочь... Да не ходите, как маятник. Присядьте.
Вадим. Мне так легче. Видите ли, мы с ее матерью развелись давно... ей было лет восемь.
Ирина. Догадалась.
Вадим. О чем?
Ирина. Что развелись.
Вадим. Ах, да. Ну вот... так случилось, что развелись. Правда, не по моей вине.
Ирина. У нее был любовник.
Вадим. Был. Но потом она все так повернула, что я, вроде бы, во всем виноват. И знаете, я чуть не поверил.
Ирина. По Федору Михайловичу.
Вадим. По какому Федору?
Ирина. По Достоевскому. Мы часто ненавидим тех людей, которым причинили боль или поступили с ними бесчестно.
Вадим. Значит, по нему. Вот. С дочерью мне видеться не разрешали. Уговор-договор. Словом, решили, что если она в 18 лет сама захочет меня видеть, то тогда меня позовут.
Ирина. Ну, а вы?
Вадим. Я тогда пил. Пил и был на все согласен.
Ирина. Вы ее любите?
Вадим. Нет... не знаю. Мое прошлое, как плевок, высыхающий на солнце, я смотрю, как он высыхает, а оторваться не могу. Метафора, должно быть, не очень удачная, но лучше нет. А тут, знаете, как толкнул кто-то. Поехал, разыскал школу, они переехали в другой район. Словом, я оказался около подъезда вашего дома...
Ирина. Удобно наблюдать. Ясно. Ну, а фотографии вам зачем?
Вадим. Понимаете, она влюбилась. Вот видите, они целуются. Вот и все. А здесь она курит. И курит марихуану.
Ирина. Извините, на фотографии не видно, что марихуану.
Вадим. Я знаю. А вот они поссорились. Вот она плачет...
Ирина. Все-таки я не пойму, почему вы, если видите, что вашей дочери плохо, не сделаете шаг, шаг навстречу.
Вадим. Не знаю... Боюсь. Боюсь, что не примет. Я не знаю, что ей там про меня рассказали. А фотографии для меня уже как наркотик. Я их раскладываю и стараюсь понять, прожить с ней ее день, вечер.
Ирина. Дурацкий инфантилизм.
Вадим. Может быть. Глупо как-то все.
Ирина. Сколько ей?
Вадим. Пятнадцать... будет.
Ирина. Мне кажется, вы ей нужны. Вы знаете ее телефон?
Вадим. Да.
Ирина. Звоните.
Вадим подходит к телефону.
Вадим (берет трубку). Вы думаете... Нет, я так не могу... сразу. К тому же договор.
Ирина. Да какой, к черту, договор! Вас обманули, разлучили с любимой дочерью, а вы договор. Звоните!
Вадим. Нет, я так не могу, так сразу. А что я скажу?
Ирина. Для начала, что звонит отец.
Вадим. А если не она снимет трубку, что?
Ирина. Тогда? Тогда... тогда вам нужно встретиться возле школы после занятий.
Вадим. Я не уверен, что я ей нужен, хотя я много раз проигрывал нашу встречу.
Ирина. Вы же мужчина.
Вадим. Вы не понимаете, один неверный шаг, одно неверное движение, и эта встреча может быть последней.
Ирина. Простите... Но с другой стороны, если вы не сделаете этот шаг, то неизвестно, что с ней будет дальше.
Вадим. А может быть, с ней все будет хорошо. Первая любовь, слезы, у кого не было этого?
Ирина. Марихуана, кислота, игла, дурдом, кладбище. Все повторяется, как встарь: аптека, улица, фонарь.
Вадим. Я... я... Вы мне нравитесь, но поймите, дочь это, все-таки, дочь.
Ирина. Я понимаю. А сейчас я побуду одна. Хорошо? Вы идите на кухню. Я постелила. (Вадим уходит.)
Вадим уходит на кухню, подходит к окну, так же в комнате к окну подходит Ирина. Какое-то время они стоят, всматриваясь в пространство улицы. Ирина подходит к двери, ведущей на кухню.
Ирина. Вадим! Можно вас на минуточку?
Вадим. Да. Пожалуйста. (Проходит в комнату.)
Ирина. Скажите... если это возможно... Нет, не так. Я, пожалуй, могу понять, правда, чисто умозрительно, что должна чувствовать мать к ребенку. Теория. Так как у меня детей нет, но у меня была очень хорошая мама. Аявот мужчина? Мужчина он все-таки, вероятно, чувствует свою привязанность... любовь как-то иначе.
Вадим. Вы сказали, у вас была хорошая мама? А отец, он, должно быть, тоже занимал не последнее место? Ну, вот и вспомните.
Ирина. У меня не было отца.
Вадим. Извините... Мне трудно все выразить словами. Знаете, когда дочери было три года, она очень тяжело болела. Мы не знали, что с ней, когда... В общем, ей не могли поставить точный диагноз. И вот на третью или четвертую ночь ей стало совсем плохо. Вызвали "скорую", оказалось, у нее круп, есть такая болезнь. Врач попросил поставить ее голенькую в ванну с холодной водой. Она хрипела, тельце у нее горело, и глаза смотрели на меня, и она еле слышно говорила: "Папа, папа". Плакать она уже не могла, она вцепилась в меня руками, так и не отпускала, пока в больнице ей не сделали еще какой-то укол, и она заснула. Три дня я жил не во времени. Для меня эти три дня были, я не знаю, словом, без часов, минут, секунд...
Ирина. Я, наверное, понимаю.
Вадим. Эти дни решали, будет она жить или нет. Бегал, доставал какое-то лекарство, страшно дефицитное по тем временам, и просил у Бога: "Пусть лучше со мной будет плохо, а у нее все будет хорошо".
Ирина. А если бы не было ее болезни?
Вадим. Не знаю, я объяснил так, как мог.
Ирина. Наверное, он хотел бы чувствовать то же, что и вы. Мы не могли иметь детей... Я часто видела, как он смотрел на них. Идите, я хочу подумать.
Вадим. О чем?
Ирина. Да как вам сказать. Мне последнее время стали сниться дети. Маленькие грудные дети. Такие сны впервые в моей жизни. Идите.
Вадим уходит.
Кухня. Вадим какое-то время стоит на кухне. Затем берет свою сумку и уходит в коридор. Возвращается, видит Валентина Сергеевича.
Вадим. Вы?! Опять!
Валентин Сергеевич. Тихо! Она еще не уснула, присаживайтесь.
Вадим. Чего вы добиваетесь, черт возьми?!
Валентин Сергеевич. Да тихо вы. Присаживайтесь.
Вадим. Что вы меня все сажаете?
Валентин Сергеевич. Вот послушайте. (Читает.)
Я видел в утренней росе
лежащее румяное яблоко,
И гусеница, ползущая по нему,
Искала, куда бы его укусить.
Ведь не любое место на яблоке
Пригодно для заползания в него.
Вадим. Зачем? Зачем мне все это нужно?
Валентин Сергеевич. А затем, что она хорошая, замечательная женщина, и ее очень легко обидеть, а ей и так нелегко.
Вадим. А мне? Мне легко? И что вы про меня знаете?
Валентин Сергеевич. Все. Все знаю, в пределах дозволенного. Вы разучились любить себя, а вы полюбите.
Вадим. Я хочу уйти.
Валентин Сергеевич. Знаете, очень легко сделать вот такой эмоциональный шаг, а назад уже трудно вернуться.
Звучит музыка.
Вадим. Что это?
Валентин Сергеевич. Идите сюда.
Вадим подходит, они вдвоем осторожно заглядывают в комнату. Ирина танцует. Это танец-импровизация.
Валентин Сергеевич (шепотом). Посмотрите-ка, как она красива, изящна.
Вадим. Зачем она это делает?
Валентин Сергеевич. Когда ей грустно, она всегда танцует.
Возвращаются на кухню.
Я бы вам никогда не сказал. Знаете, где я ее встретил?
Вадим. Где?
Валентин Сергеевич. На панели... В тот вечер она впервые вышла на так называемую работу.
Вадим. Она была проститутка?
Валентин Сергеевич. Чуть было ею не стала, но не это главное. Главное, что это был протест. Понимаете, протест. Против времени без любви. Это не деньги. Понимаете, а потеря веры. И если бы не я...
Вадим. Спаситель! Понятно, гордость... за себя. Настоящий мужчина.
Валентин Сергеевич (делает короткое движение рукой. Вадим падает). Жаль, не могу вам врезать по-настоящему. Шаг, нужно делать шаг в сторону жизни, в сторону дочери. Потому что потом, как в моем случае, может быть поздно... Извините.
Вадим. А вам не приходило в это... в голову, что, возможно, я уже ревную?
Валентин Сергеевич. Нет, не приходило. Это правда?
Вадим. Не знаю.
Молчат.
Валентин Сергеевич. Вон там, видите, под фонарем, видна часть лавочки.
Вадим. Вижу.
Валентин Сергеевич. Там они курят. Ваша дочь приходит обычно минут за 20 до уроков.
Вадим. И что?
Валентин Сергеевич. Завтра утром вы пойдете туда и, если это слово уместно, познакомитесь с ней.
Вадим. Почему вы за меня решаете? А почему не после занятий?
Валентин Сергеевич. Потому что можете передумать. Я вам не доверяю.
Вадим. А я вам. Зачем вы сказали, что она любит играть в шахматы?
Валентин Сергеевич. Шутка. Что, я уже и пошутить не могу?
Музыка смолкает.
Легла спать.
Вадим. Правда, что вы были министром культуры?
Валентин Сергеевич. Правда.
Вадим. Я, наверное, не усну.
Валентин Сергеевич. Уснете. Только не проспите.
Вадим ложится на кровать.
Вадим. Никогда не видел живого министра культуры. Извините, я хотел сказать... (Оглядывается, но Валентина Сергеевича уже нет.)
Далее сцена может идти в так называемой бане или же продолжаться на кухне. Звучит мелодия.
У Валентина Сергеевича в руках гитара. Он играет и вполголоса напевают песню.
Вадим. Кто здесь? А-а, это опять вы?
Валентин Сергеевич. Слушайте, а как вы относитесь к нынешнему поколению?
Вадим. Может быть, поспим? А? Извините! Я забыл, вы, должно быть, не спите.
Валентин Сергеевич (вздыхает). Должно быть. Так как?
Вадим. Не знаю, никак... а чем, собственно, оно отличается от нашего?
Валентин Сергеевич (напевает под гитару). Вам нравится? Вам должно нравиться. Это ведь наша память.
Вадим. Мне кажется, что каждому поколению хочется казаться лучше, чем идущему за ним.
Валентин Сергеевич. Почему?
Вадим. Иначе все бессмысленно, это своеобразное утверждение себя.
Валентин Сергеевич. Спорно.
Вадим. А как, собственно, я должен относиться, я их не знаю.
Валентин Сергеевич (достает бутылку водки и закуску). Хотите выпить? Она спит...
Вадим. Один? Не буду.
Валентин Сергеевич. Но почему же, я с вами. (Разливает водку по рюмкам.) Только я не пьянею.
Вадим. Вообще?
Валентин Сергеевич. Вообще.
Вадим. Да, трудно с вами, но хотя бы чокнемся?
Валентин Сергеевич. Угу!
Вадим. За что?
Валентин Сергеевич. Вадим, вы меня удивляете... Ну, конечно же, за нее.
Вадим. Простите. За нее.
Чокаются, пьют.
Дайте гитару. А вы помните вот эту? (Напевает.)
Валентин Сергеевич. А давайте еще по одной.
Вадим. Давайте.
Разливают, пьют.
Валентин Сергеевич. Хорошая водка, настояна на чесноке. Это вам не какой-нибудь женьшень. Здесь все без обмана, от всех болезней помогает. Рекомендую. Вадик, вот что я вам хочу сказать. Вы серьезно должны осмыслить это все... Ты меня понимаешь?
Вадим. Не знаю... но, по-моему, ...да. Скажите, это, конечно, глупое любопытство, хотя любопытство всегда несколько глуповато, кем вы были до того, как стали министром?
Валентин Сергеевич. А ты как думаешь?
Вадим. Вот в том-то и дело, что никак не пойму. Ведь министрами-то не рождаются.
Валентин Сергеевич. Не рождаются. Это точно. Хотя забавно. Пять лет а он уже министр. Опять же, если бы господа министры почаще вспоминали себя в детстве, то, возможно, они были бы несколько другими.
Вадим. Так кем?
Валентин Сергеевич. Ну, если интересно, режиссером. Кино снимал.
Вадим. Вот это да! И какие же фильмы?
Валентин Сергеевич. Да в том-то и дело, что только один. "Мост". Не видели?
Вадим. "Мост"? Видел.
Валентин Сергеевич. Надо же! А не врешь?
Вадим. Правда, видел... Там еще один момент мне понравился. Это когда он играет на гитаре, а у него рвется струна... В это время она, как ее, такое имя еще чудное...
Валентин Сергеевич. Ия.
Вадим. Правильно, Ия, бросается с моста... Нет, ничего кино, мне понравилось. А что еще сняли?
Валентин Сергеевич. Да в том-то и дело, что больше ничего... Есть такое понятие "положить на полку". Это вроде как отправить на преждевременную пенсию, вычеркнуть. Понимаешь? Преждевременно... Значит, не ко времени.
Вадим. А что же потом, когда министром стали? Надо было снимать.
Валентин Сергеевич. А потом, дорогой мой... Вадик, не мое время пришло, значит, и кино не мое.
Вадим. Тебя, Валька, в министры, значит, выдвинули?
Валентин Сергеевич. Получается, что так... Так что она выходила замуж за непризнанного гения со всеми вытекающими отсюда последствиями, а потом стала женой министра... Вот так-то.
Вадим. Никогда не видел живого министра... Еще и культуры.
Валентин Сергеевич. Правда, не совсем живого, но министра. В этом ты прав.
Вадим. Послушай, Валя! Можно просто Валя?
Валентин Сергеевич. Можно.
Вадим. Мне кажется, ты все-таки запьянел.
Валентин Сергеевич. Да? Мне тоже так кажется. (Тихо.) А ведь не должен, атавизм, то есть наш атавизм, нереальный, понимаешь?
Вадим. Нет. Споем?
Валентин Сергеевич. Споем. Слушай, Вадик, а ты в какой школе учился?
Вадим. В 30-й.
Валентин Сергеевич. А я в 32-й, через улицу, представляешь? То-то я смотрю, твоя харя мне знакома.
Вадим. Так что, по одной, или споем? Я тебя тоже где-то видел.
Валентин Сергеевич. Нет, сначала споем. (Тихонько играет на гитаре и начинает петь.)
Голос из комнаты. Вадим... Вадик, вам плохо?
Валентин Сергеевич. Все, я испаряюсь. По-моему, вы неплохой человек, Вадик. (Выключает свет.)
Входит Ирина, видит, что Вадим спит. Постояв немного, уходит назад в комнату.
Утро. Кухня. Незаправленная кровать. Входит Ирина, видит, что Вадима нет, проходит в коридор.
Ирина. Вадим, Вадим, вы где?
Входит на кухню, подходит к окну. Смотрит на улицу.
Входит Валентин Сергеевич с чашечкой кофе, подходит к Ирине, подает ей чашечку.
Ирина. Смотри, они встретились.
Валентин Сергеевич. Сегодня, вероятно, она в школу уже не пойдет.
Ирина. Скажи, а он... вернется?
Валентин Сергеевич. Не знаю... наверное, да. Но тогда уже не появлюсь я... никогда.
Ирина. Никогда?
Валентин Сергеевич. Только не надо плакать, разреши пригласить тебя на утренний вальс...
Ирина. Но я в таком виде... Разве вальс бывает утренний?
Валентин Сергеевич. Вальс бывает всякий.
Танцуют.