Сергей Коровин

ГЛАВНОЕ УБИТЬ

Сука наша Лидочка, сука, и не потому что блядь, а потому что от нее хрен чего дождешься: она возьмет у тебя книжку или стольник до завтра, а потом ищи ее, холеру! Ну, а Анька - дура: ее о чем ни попросишь - пожалуйста, и Лидка этим пользуется. Перевод какой-нибудь срочно сделать, пару отчитать или семинар провести - она сразу к ней: Анечка - выручай, а та и рада стараться, хотя у самой нагрузки как грязи. Прошлой осенью целый курс за нее отбарабанила, пока Лидка в Европе оттягивалась: с Даридой общалась, в Страсбурге кое с кем виделась, прокатилась по Нормандии, а в Париже, говорит, застряла, там у Хвоста отличная компания - я все время вспоминала, как нам нравились "Габариты луны", - гениальные ребята, классные! Видишь, как меня один подстриг? Господи, а ты-то чего такая лохматая? Ну, не горюй, я их к себе пригласила, они будут у тебя жить, познакомитесь. Колька Анькин все это терпел, терпел, а один раз не выдержал, потому что Лидка-сука как-то сказала: ты, мол, не хочешь, Анечка, книжку написать про княгиню Дашкову? Я, говорит, договор подписала, аванс получила, потратить успела, скоро сдавать, а времени нет - давай, а? Анька, разумеется, пожала плечами и в Публичку намылилась, а Колька как заорет: извини, Лида, но это вмешательство в личную жизнь, есть же какие-то границы, нельзя думать только о себе. Как нельзя? - возражает Лидка, она бесстыжая абсолютно, ей, что ни говори, все божья роса. Вы же не можете, говорит, Николай Васильевич, запретить птичке щебетать, вору воровать, а эгоисту быть эгоистом, это разве не вмешательство в его личную жизнь? Нет, отвечает Колька, я - все могу, а ты, девушка, не можешь даже себе сигареты купить, или ты их дома экономишь? Лидку, конечно, всю передернуло, потому что это сущая правда, но она виду не подала. Она ведь халявщица жуткая, это все знают, она возьмет чужую рюмку и выпьет, отвернешься, а она твой бутерброд слопает и сигарет, ей-богу, ни разу в жизни не покупала, хотя курит, как паровоз, - труба! Экономия тут ни при чем, спокойно говорит Лидка, я, может быть, больше всех трачу, потому что расплачиваюсь интеллектом, ведь человеческое общение - это роскошь - духовное богатство, его не купишь за деньги, а вы пожалели для меня каких-то курительных палочек, раз так, то извините, пожалуйста, - это ее обычная телега, она еще любит засадить про круг дружеского и волчьи законы внешнего мира. Словом, обиделась и пропала чуть не на две недели, а когда Колька куда-то уехал, притащила Аньке здоровенную псину эрделя. Анечка, выручай, кричит, у Калининой (а это Лидкина заведующая) ребенок, свекровь, а этот почему-то воняет, ну и, жалко же усыплять, она мне его отдала. Понимаешь, он старый, его надо гулять, лечить, а я из Публички не вылезаю, пусть у тебя недолго побудет, я ведь знаю, ты любишь собак, правда? Недолго - ха, ха! Анька-дура его полгода возила по лечебницам, у него, оказывается, давно рак, в конце концов ему совсем хвост отрезали и все остальное там сзади так, что одна сплошная дырка, из которой все сразу текло - в дом было не войти, Колька наполовину поседел, а Лидка-сука только звонила иногда: завтра, говорит, завтра или на той неделе, да, я представляю, я сочувствую, и он опять взорвался: немедленно, заорал, сейчас же, иначе я Калининой расскажу, какая ты, Лида, сука! Той куда деваться - Колька-то действительно все что угодно может отмочить, - тут же приехала с каким-то мужиком на фургоне, он затолкал собаку в мешок и увез. Лидка говорит: в приют для бездомных животных, а дворничиха потом сказала, что это тот живодер, которые раньше кошек ловили, но не суть.
А дело в том, что Анька как была дура, так и осталась - ничему не научилась, а Лидка - как была сука, так и есть, хотя Колька ее тогда предупредил, мол, в последний раз. Ну, некоторое время она и вправду ничего не выкидывала, они с Анькой почти не виделись, пару раз, может, сходили в кино, встречались на вечеринках и все, и вдруг подкатывает к ней в буфете. Слушай, говорит, мне очень неловко тебя просить, но другого выхода нет. Я сижу без бабок, а мне одни немки предлагают квартиру им сдать по триста баксов на три месяца, представляешь? Мне бы вот как хватило, Николай-то Васильевич у тебя в Стэнфорде, выручай, пусти на постой. Анька-дура, конечно, обрадовалась: ради Бога, пожалуйста, приходи. Ну, спасибо, говорит Лидка, заметано, и привозит ей какого-то совершенно незнакомого пацана в косухе. Я, говорит, к одному приятелю перееду, он давно меня просил с ним пожить, а к тебе Димочку мы поселим и всего-то на три дня. Ты Лариску помнишь? Мы еще у нее на премьере были в Доме кино, так вот: это ее ребеночек. Она уезжает на фестиваль, а меня умоляла за ним присмотреть, чтоб не шлялся, не заболел, не попал в дурную компанию. Тебе что, трудно ребенку видик включить? Будете с ним кино смотреть, заодно узнаешь, чем живет теперь юношество, он, между прочим, поэт "черной волны", ты его только на улицу не выпускай, чтоб он под машину не попал, и все! Ладно?
Ладно, через пару дней звонит Анька, и выясняется, что "ребеночек" - форменный ублюдок, он ее чуть не задушил, она ничего не понимает. Ха, сказала Лидка, ты небось уже Бог знает что подумала, а у него просто ломак, ему дозу надо. Та опять не врубается. Как бы это тебе объяснить, говорит Лидка, ну, титаническая форма индивидуализма, что ли, ностальгия по тому, чего не имеешь, понятно? Да не бойся, я тебе все привезу, будешь ему по одной давать.
Анька заперлась в уборной и просидела там до утра, пока эта сука не приехала. Вот, сказала Лидка, это ему на три раза, а потом его Лариска в диспансер устроит. Он, говорит, теперь тихонький будет, и ты не кипятись, ну, подумаешь, забыла тебя предупредить, так все ж обошлось. Конец-то, смеется, всегда счастливый. Но на следующий день Анька снова трезвонит и сама не своя. Да что ж тебе все не слава Богу, смеется Лидка, ну и пусть себе лежит. А этот, оказывается, отнял все, что Лидка привезла, и так вмазался, что отрубился прямо на стуле в кухне - ложки, шприцы, газ горит, - страшное дело, Анька с ума сходит. Лидка прискакала, потрогала его и говорит: так, "скорую" - ни в коем случае, тут нужен человек, который решает проблемы, помнишь, в "Гормональном пиве" - укол в сердце и как новенький, поехали, а то он и вправду никогда уже под машину не попадет.
Она взяла Аньку, куда-то повезла, потащила по каким-то дворам, закусочным, скотобойням, они там что-то пили, кого-то ждали до полночи, а мороз был страшный, но в конце концов дождались, явился самый настоящий бандит, Алик, с мобильником, на крутой тачке - все дела. Анька, хоть и пьяненькая была, чуть штаны не намочила, а Лидке хоть бы что: стыдно сегодня, говорит, иметь расовые предрассудки, впрочем, тебе всегда не хватало интеллигентности. Кстати, знаешь, какие в Париже арабы красивые? Там, вообще, все от них торчат.
Короче, приехали обратно на кухню: этот так и сидит. Анька - в слезы, а Лидка толкает чурку этого: давай, чини клиента. Тот понюхал ложку и говорит, мол, не знаю, вакса нормальная, так что это не мои проблемы. А тут как раз Колька звонит: где шляешься, орет, я уже в Москве, через час самолет, через два - дома, будешь реветь - выдеру! Ну, кричит Лидка, ты влипла, за этого, и показывает, он тебя точно выдерет, надо его куда-то деть. Слушайте, Алик, вы что, девушкам не можете помочь? Интересным девушкам могу, говорит: за тысячу баксов - просто увезу, а если две, то на Богословском, с оградкой, и свидетельство о смерти, как настоящее. Да обождите вы, кричит Лидка, какие еще баксы, с какой стати, он же еще теплый! Э-э-э, говорит бандит Алик, ты, девушка, не понимаешь: пока теплый, он мягкий, делай, что хочешь, а как остынет - твердый будет - везти, нести неудобно.
Что делать, денег-то нет, Колька приедет, тоже не даст, и Лидка тогда говорит: а что, может, его на черную лестницу выставить, тут же его никто не знает, я думаю, это дешевле стоит, десятки хватит? Алик вспылил и уехал. Эти "ребеночка" подергали - куда там, с места не сдвинуть, потом нашли сумку на колесиках, подсунули сзади и кое-как выкатили со стулом за порог, газеткой накрыли - сидит в темноте, как живой, - и пошли руки мыть. Анька ревет: что я Коле скажу? Не отчаивайся, говорит Лидка, ты ему объясни, что пацан - жертва дерзновения - увлекся поиском ценности, что длительность жизни и интенсивность - две вещи несовместные (помнишь, мы где-то читали?), он же, в отличие от тебя, человек интеллигентный, поорет, поорет, может, и обойдется. Ты ему только про меня, на всякий случай, не говори, да, и суп, суп свари, я тебе, не дрейфь, помогу.
Короче, Лидка смылась. Колька приехал, но не успела Анька рот раскрыть, как вваливаются какие-то люди и на него наезжают, мол, у вас тут наркопритон, деньги, оружие, наркотики - на стол, мы сейчас будем обыск делать, лучше сразу покажите, где, кстати, прячете труп? Анька - дура-дура, а сообразила, что один сильно на того Алика смахивает, только в милицейской форме, побежала в туалет, схватила там телефон, отыскала номер, караул, кричит, чеченцы напали, и сидит, молится Пресвятой Богородице. Эти там кричат что-то уже про шесть тысяч. Вдруг - ба-а-ах! Ба-а-ах! Та-ра-рах! Потом затопали, заорали, завопили, все попадало, и тишина, только гарью воняет. Что такое? Анна высунулась и смотрит: дым, вонь; видит, Колька стоит и держится за глаз. Она к нему кинулась: что у тебя с глазом, такая, ревет, беда, а Колька смеется. Да что ж тут, родненький, смешного? - удивилась Анька. А ты посмотри, как он суп ест. Та оглянулась - L-моL! - этот-то, в косухе, сидит на том же месте, на том же стуле, с кастрюлей, шурует в ней своей гнусной ложкой, сопит и говорит: ну, вы, чL, в натуре, прикололись, я, типа, не жравши, хлеба-то, спрашивает, нет?
Анька, конечно, ничего опять не понимает, но реветь перестала и даже тихонечко засмеялась, как колокольчик! Колька ее было обнял, а потом схватил за ухо: а ну, говорит, признавайся, курица, по-хорошему, что это у тебя тут за парень живет? Вообще-то она честная очень, Кольку специально не обманывает, если куда и вляпается, то по глупости, и знает, что надо сразу признаваться, потому что он может впасть в ярость, но тут что скажешь, тем более Лидка-то просила ее не выдавать? Тык-мык - растерялась, словом, ты, говорит, Коленька, только не расстраивайся, он, говорит, и не жил тут, он мертвый был! Колька аж зарычал: что..? мне?.. врать?..
Он в ярости страшен: нажопится и лежит, ни с кем не разговаривает, другой застукает свою бабу, даст по шее, и все дела, а этот из-за каких-то беспочвенных подозрений по три дня Аньку мучает, вконец изведет и только потом наложит взыскание на заднюю часть и кается: ничего, говорит, не могу с собой поделать, я понимаю, что блядская сущность - это стихия, что с ней бороться бесполезно, с этим надо тихо примириться, как с явлением природы.
Анька, бедная, побледнела: нет, нет, ты меня неправильно понял, я правду говорю, но тут это-то, поэт "черной волны", бросил пустую кастрюлю, облизал ложку и говорит: чL ты ее слушаешь, конечно, врет, не мертвый, а в отрубе! Колька: та-ак, та-ак! Анька - в слезы: прости, я не виновата, я подумала, что он мертвый, я ж в этом не понимаю, но все равно у меня с ним, ей-богу, ничего не было! Скажите, Димочка! Димочка встал и заорал:
- Ха, а я в отрубе и ничего не понимаю,
сижу где-то в темноте, колотун адский, ни рукой, ни ногой,
ни глаз не открыть - кинули гады,
и приближаются какие-то черные блестящие классные черти с
крючками,
раз мне по чайнику и в дверь,
что за дела?
а блестящие - ноль внимания,
идут идут и идут,
вдруг навстречу другие, тоже классные со шпалерами - бах, бах,
блестящие направили на них специальные лучи, и те прямо
вспыхнули,
руки, ноги, спина, голова - все горит насквозь,
ух,
всех пожгли, зацепили крюками, потащили, и скрежет зубов,
а меня опять - бум по чайнику,
эй, такие черные классные, что за дела?..
а они говорят, пошел ты, наркоман.
Колька зааплодировал, Димочка поклонился, Анька только глазами хлопает. Вот, говорит Колька, теперь мне все понятно, ангелы тьмы борются с организованной преступностью, - ты, моя птичка, абсолютно безгрешна, спасибо вам, молодой человек, а Анька и говорит, мол, какой ты у меня, Колечка, молодец. Почему же у меня ничего не получается? Да потому, Колька смеется, что ты не туда направляешь инструмент познания, - это у них такая семейная шутка.
Тут вдруг Лидка является, здравствуйте, Николай Васильевич, с приездом, можно Аньку на пару слов. Ага, говорит Колька, я так и знал, что и без тебя тут не обошлось. Нет, говорит Лидка, я тут ни при чем, я просто Анечке хотела помочь, она же ничего не может по-человечески - маленько недоглядела, но я, говорит, все оформила, Лариска, кстати, очень тебе благодарна, сильно извиняется. И оглядывается: куда вы его дели, доставайте, сейчас его заберут.
Да вон он, говорит Колька, Лидка смотрит, а этот, в косухе, так на своем стуле и сидит, только лыбится и башкой крутит, как живой. Вот тебе и раз, удивилась Лидка. Что вы с ним сделали, Николай Васильевич? Супу дали, он же голодный был, говорит Колька. А кто вас просил вмешиваться, рассердилась Лидка, вам что, делать больше нечего? Я весь город на уши поставила, там внизу машина из крематория - деньги плочены, они же такого не возьмут, издеваетесь, да?
А зачем его в крематорий, говорит Колька, он хороший парень, живой, стихи пишет, ему учиться надо, у него вся жизнь впереди. Это по-вашему хороший, говорит Лидка, а Лариску он уже во как достал, и она умоляла за любые деньги, за любые, этот кошмар прекратить. Ну и забирайте его себе, раз вы такие гуманисты. Может, и правда оставим, спрашивает Анька.
Колька тогда ка-ак заорет - он совершенно не может Лидкины штучки выносить, - мол, это уже переходит всякие границы, ну и так далее, про Лидкино "поверх сущности", а Лидка ему про полноту бытия: вы что, говорит, Николай Васильевич, хотите, чтобы никто не врал, не убивал, не грабил и все ходили паиньки? Это же смешно, говорит, вы рассуждаете, как коммунист какой-то или еще хуже...
Короче, пошло-поехало, про малого забыли, а он подобрал с полу какой-то камушек и Аньке показывает: это блестящие мне оставили. Анька говорит: хорошо, хорошо, погоди, я потом посмотрю.
Колька опять не удержался и, конечно, на личности: ты же, Лида, трахаешься-то со всеми за бабки, я знаю, а вся твоя "философия" лишь оправдание низости. Нет, говорит Лидка, не так: во-первых, не с кем попало, а с Толиком, и ни за какие не за бабки, а просто не говорю о любви, как некоторые. Что проку говорить, я, вон, эту, может, люблю, а она хочет от меня независимости, ей-то вы не отказываете в свободе. Колька говорит, я так и знал.
А Дима тем временем взял свой камушек на газ и в ложке греет: смотрите, Анна Ивановна, плавится. Но Анька ревела и даже не оглянулась, и эти не оглянулись. Парень тогда взял шприц, набрал туда из ложки и в вену, аж крякнул. Все: что такое? Смотрят, у него уже болевой шок - бледный стал мгновенно, и раз - каблуки поехали, язык наружу. Хвать его, куда там - пропал: косуха пустая, ни в штанах, ни в ботинках никого нет. Растерялись, потом кричат: где ты, где ты?
Ох, далеко, отвечает голос, до свиданья, до свиданья, простите меня, мудилу грешного, я-то вас простил, потому что вы все дураки, а ты, Лидия..., как там тебя по отчеству, сука редкая, это с любого расстояния видно, хоть вы и маленькие-маленькие.

На страницу "Содержание"