Петербургская перспектива
(беглые замечания, не более того)
А.Н.Островский. «Воспитанница». Александринский театр. Режиссер Александр Галибин, художник Эдуард Кочергин.
А.П.Чехов. «Три сестры». Александринский театр. Режиссер Ростислав Горяев, художник Александр Дубровин.
Кажется, точнее, чем Жуковский, не сказал никто:«Истинный вкус состоит... в чувстве соразмерности и сообразности». Он не знал тогда слова «режиссура», иначе прибавил бы:«В чувстве соразмерности и сообразности состоит и искусство режиссуры».
Об этом думаешь всякий раз, попадая на новый спектакль (...как, мол, тут с соразмерностью и сообразностью?), особенно на спектакль классический, особенно -- петербургский, особенно - Александринский.
Александринский театр я сравнила бы с фраком, Подумаешь, кажется, фрак -- бери да надевай. Но выходит премьера за премьерой, и все -- спектакли не стыдные, но «фрак» морщит и съезжает, обнаруживая то несоразмерность одного режиссера -- александринскому пространству, то несообразность другого режиссера -- времени...
Александр Галибин выпустил здесь «Воспитанницу» А.Н.Островского -- спектакль яркий, пестрый, «ситцевый». Впервые за свою долгую «жизнь в искусстве» порог Александринки переступил Эдуард Кочергин, нарядивший академическую сцену в наивно-иронические одежды. Здесь и давние кочергинские мотивы из их совместных с Товстоноговым «островских» спектаклей, и новое живописно-шутейное решение: имение помещицы Уланбековой похоже на провинциальный кукольный театр, или тир, или зоопарк (то и дело здесь появляются игрушечные утки, птицы, корова и даже слон). Это игровая среда, в которой нужно по-актерски азартно «купаться, нырять, кувыркаться», отдаваясь стихии простых и трогательных, но от этого не менее искренних и драматических эмоций.
Кажется, в замысле Галибин так и предполагает. Он насыщает спектакль песнями, частушками, романсами, он, кажется, хочет извлечь из текста и печального сюжета Островского абсурдный комизм, он даже неплохо начинает действие чистым и свежим приемом: героям явно не хватает слов, и они «доигрывают» свои чувства в музыкальных пробежках... Но очень скоро действие уступает место банальным трюкам, «кочергинские игрушки» никого не привлекают, лубок и абсурд («две большие разницы»!) образуют нерасчленимую смесь, лирическая наивность пьесы страдает под гнетом однообразного и грубого актерского комикования так же, как страдает от самодурства Уланбековой ее нежная воспитанница Наденька.
А.Галибин -- серьезный режисер. Но до сих пор ему подчинялись более
камерные и более демократические театральные пространства. У каждого
режиссера -- своя энергетика, свой масштаб, своя сила дыхания. Разные
«диафрагмы». На «Воспитаннице » не оставляет
чувство, что пространство Александринки (ого-го! Звук -- под своды!)
велико Галибину и его актерам. Тут «купаться, нырять,
кувыркаться» Варламовым и Давыдовым, а режисерские задачи должны
быть соразмерны пропорциям того, что именуется
«Александринкой». «Воспитанница» распадается на
эпизоды, комической фантазии явно не хватает на большой спектакль, а с
драматизмом покончили уже в самом начале... Нарушилась сомасштабность
всего всему. Как будто спектакль малой сцены сыграли вдруг на большой,
и очень медленно...
Ростислав Горяев, показавший премьеру «Трех сестер», напротив, давно в ладу с Александринским пространством. Монументальность его шекспировских постановок, давняя «Капитанская дочка», а до этого -- «Вишневый сад» дают ему точное знание: ого-го! Звук -- под своды! Но, увы, и здесь -- явная неудача. Ибо «Три сестры» никак не сообразны времени.
Больше двадцати лет назад он поставил здесь «Вишневый сад» -- очень хороший спектакль. Хороший для того времени. Сегодня, на «Трех сестрах», я понимаю только одно: это режиссерское воспо- минание о «Вишневом саде», печальное стремление вступить в ту же реку. А она за двадцать лет обмелела, и текут уже другие -- Штайна, Някрошюса... Нельзя, минуя этот контекст, вне этого «культурного регламента», браться сегодня за Чехова, помня только, что...
... декорация Игоря Иванова -- дом Раневской -- вращалась когда-то, поблескивая стеклами и позвякивая люстрами. Теперь так же вращается декорация А.Дубровина, но нет в ней уюта и вкуса «того» дома, нет сильной по тем годам метафоры (у Иванова усадьба была пронизана, словно метастазами, сухими ветками мертвого сада). Есть воспоминания Дубровина об Иванове и чеховских «усадебных» спектаклях Кочергина. Очевидно, это трудные и неорганичные воспоминания: декорация громоздка, тяжела и напоминает «новодел».
... «Утро туманное...» -- пела тогда Раневская, сидя в глубине комнат. Теперь Маша и Тузенбах поют под гитару... «Свеча горела на столе...». Становится не по себе от несообразности: Чехов -- и хрестоматийные стихи из «Тетради Юрия Живаго»... Какое, граждане, у нас тысячелетье на дворе?!
Последний вопрос -- о времени -- тяжелым туманом вообще накрывает спектакль. По моим ощущениям, это эстетика то ли 1954-го, то ли, напротив, 1945 года. Уже не начала 60-х. Жесткие пыльные парики, усы и бороды, под которыми не узнать живых и хороших молодых актеров и под которыми им не шевельнуть мышцей щеки... Долгое, не раздражающее, но и не увлекающее зрелище -- ни про что. Как будто не было Эфроса, Любимова, Штайна. Я понимаю: можно не принять спектакль Някрошюса. Но не учитывать его присутствие в современной культуре нельзя. Р.Горяев помнит только себя и себя же обкрадывает. Должно быть, мучительно не сообразовываться со временем...
Александринский театр нынче не тот, что был несколько лет назад, когда прийти туда считалось профессиональным неприличием. Он оживает, дышит, штопает траченный советской молью фрак, примеривается к именам и стилям. «Воспитанница» и «Три сестры» стали такими «примерками» пространства и времени. Ведь во что, как не в них, одеваются классические сюжеты? И что, как не это, примеривают ре- жиссеры, ища законы истинного вкуса -- чувство соразмерности и сооб- разности?..